Пискаревское кладбище
После мраморных роз,
Позолоты церквей
Пискаревское кладбище…
Стынет кровь,
Пробирает дрожь.
Вот они 900
Тех блокадных дней.
Голод к горлу
Как нож.
Разве есть в мире слезы,
Чтоб оплакать их всех?!
Нет!
Даже мысль эту прочь.
Ведь ты так добр
Душой человек,
Но не сумел помочь.
И лишь одно
Утешает меня –
Весной прогрелись поля,
И в звоне наступившего дня
Принимает зерна земля.
Они взойдут,
И колосья нальются,
Словно дань
Всей земной доброты.
И даже на Пискаревском
Обязательно отзовутся
В скорбящих сердцах
Позывные страды.
Кровь на партбилете
К горлу ком и зазнобит,
Слез и тех уже нет.
Вот он, пулей насквозь пробит
Лежит под стеклом партбилет.
Спеклись, словно брызги огня
Капли крови людской.
И тысячи глаз с волненьем глядят,
Застланные слезой.
Имя твое, дело твое,
Кровный отец и брат,
Потрясает, и сердце жжет
Верность твоя, солдат.
Тленны все, что из того,
Если и смерть не сгибала
Тех, кто ставил превыше всего
Светлые идеалы.
Свято их имя, свята их участь,
И, заряд их веры храня,
Мы уносим в жизнь кипучую
С каплями крови брызги огня.
Те, что вспыхнут в будни, как солнце,
И озарят нам радость свершений.
Те, что помогут жить и бороться
И грядущему поколению.
И если в мире этом дано
Быть в вечном поиске беспокойном,
Пусть будет каждому суждено
Черту подвести достойно.
И сегодня можно понять
Смерть ради жизни этой,
Если будущему присягать
Перед простреленным партбилетом.
* * *
Отец не любит вспоминать войну
И говорит: «Веселого в ней мало».
А мне, мальчишке, то не по уму,
По книгам знал я подвигов немало.
И вой сирен, и взрыв глухой снаряда –
Все музыкой тревожною в кино.
Но прерывал рассказ отец: «Не надо,
Я позабыл о той войне давно».
А сердце говорило: «Быть не может...»…
Как я, мальчишка, был в то время прав.
И столь годов своих счастливых прожил,
Я от отца про битвы не слыхав.
И только по предательским морщинам
Читаю его юности рассказ.
Он крепким был, веселым был мужчиной,
Пока не опалил ребро фугас.
Отец не любит вспоминать войну
И говорит: «Веселого в ней мало».
И не спрошу я больше: «Почему?»…
Давно мне это сердце подсказало.
* * *
Людская память – сито доброты…
И боль, и зло отцеживают годы.
И жизнь светла, и помыслы чисты,
Лишь настроенье связано с погодой.
Вычеркивает память пайку хлеба,
Голодных лет суровость изгоняет,
Теснит бомбежками истерзанное небо…
И возвращаться к дням тем не желает.
Таков закон неписанный, но верный.
И солнце, извергая яркий свет,
Льет соки жизни с думою, наверно,
Что мир вокруг устроен и согрет.
Но вот, упреком в сущность человечью,
Вдруг взгляд до сердца самого пронзил.
Смотрите же, за что он изувечен
И горя чашу тяжкую испил.
Ведь и тогда в зенит взошло светило,
Смертям назло тучнела в поле рожь,
Его же в пекле адовом крутило,
И тело била яростная дрожь.
Людская память, все прощаешь ты,
Но как ему, безногому, вернуть
Утерянное чувство полноты
И отнятое счастье доброты…
И вычеркнуть, как опалило грудь
Снарядом с той безвестной высоты.
Нет, в прошлое не сожжены мосты!
Ветерану войны
За праздник Победы
прежде чем поднять стакан,
Сколь горя отведал
бедный ты, мой капитан.
Сколь хлебнул ты
после похмелья победы,
Радость – минуты,
годы – лишенья и беды.
В скромной рубашке,
взгляд исподлобья угрюм.
Планки и бляшки,
помятый защитный костюм.
Где-то в буфете
на память сложил ты погоны.
В семьдесят лет
все разгружаешь вагоны.
Голые стены,
в сердце одна лишь тоска.
Вздутые вены
и серебро на висках.
А мир так мрачен,
хмур из немытых окон.
Где-то оркестра
бравурный слышится звон.
Эх, ветеран,
стоил на фронте ты двух,
И не от ран
сломлен гвардейский твой дух.
И не в окопах,
не под минометным огнем.
Пройдя пол Европы,
с надеждой вернулся ты в дом.
Верил в удачу,
верил в армейский свой пыл.
Жалких подачек,
громких речей не любил.
Знал лишь работу,
в отпуске редко бывал.
Кровью и потом
честный свой хлеб добывал.
Но в кабинете
с портретом вождя под стеклом
Все проклял на свете,
судьба вся пошла на излом.
Усмешкой презренья
безусый юнец заклеймил,
Желчь унижения
выплеснув с ядом чернил.
Грязь обвинения
в лагерный вылилась срок.
Там, в заключении,
вынес ты новый урок.
И кровью добытая
правда бывает слепа.
К судьбам разбитым
всегда равнодушна толпа.
Каждый, кто смог
из не райских откинуться мест,
Как отвергнутый Бог
в одиночестве тащит свой крест.
Сны прерываются
звуками злобного воя,
Вновь вспоминаются
нелюди из конвоя.
Ты – победитель,
крещенный войной и тюрьмой,
Седой и разбитый
вернулся под старость домой.
И в праздник Победы,
прежде чем поднять стакан,
Внукам поведай
правду жизни своей, капитан.